Ошо о Ницше

[СваРод]

Фридрих Ницше "Так говорил Заратустра"

Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев. Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его. Что есть тяжесть? – вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его. Что есть трудное? – так вопрошает выносливый дух; скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе своей. Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие? Заставить блистать свое безумие, чтобы осмеять свою мудрость? Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднует свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить искусителя? Или это значит: питаться желудями и травой познания и ради истины терпеть голод души? Или это значит: больным быть и отослать утешителей и заключить дружбу с глухими, которые никогда не слышат, чего ты хочешь? Или это значит: опуститься в грязную воду, если это вода истины, и не гнать от себя холодных лягушек и теплых жаб? Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и простирать руку привидению, когда оно собирается пугать нас? Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню. Но в самой уединенной пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе добыть и господином быть в своей собственной пустыне. Своего последнего господина ищет он себе здесь: врагом хочет он стать ему, и своему последнему богу, ради победы он хочет бороться с великим драконом. Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? "Ты должен" называется великий дракон. Но дух льва говорит "я хочу". Чешуйчатый зверь "ты должен", искрясь золотыми искрами, лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, "ты должен!". Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: "Ценности всех вещей блестят на мне". "Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность – это я. Поистине, "я хочу" не должно более существовать!" Так говорит дракон. Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не удовлетворяет вьючный зверь, воздержный и почтительный? Создавать новые ценности – этого не может еще лев; но создать себе свободу для нового созидания – это может сила льва. Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом – для этого, братья мои, нужно стать львом. Завоевать себе право для новых ценностей – это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного. Поистине, оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя. Как свою святыню, любил он когда-то "ты должен"; теперь ему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы добыть себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этой добычи. Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего не мог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать еще ребенком? Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения. Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир. Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, львом верблюд и, наконец, лев ребенком. – Так говорил Заратустра.



Комментарий Ошо:

Заратустра разделяет эволюцию сознания на три символа: верблюда, льва и ребенка. Верблюд — вьючное животное, он готов к порабощению, он никогда не бунтует. Он даже не может сказать «нет». Он — верующий, последователь, верный раб. Это самый низкий уровень человеческого сознания.

Лев — это революция.

Начало этой революции — священное «нет».

В сознании верблюда есть постоянная потребность, чтобы кто-то вел его и говорил ему: «Ты должен делать так». Ему нужны десять заповедей. Ему необходимы все религии, все священники и все эти священные писания, потому что он не может доверять себе. У него нет ни смелости, ни духа, ни жажды свободы. Он послушен.

Лев — это жажда свободы, желание уничтожить все тюрьмы. У льва нет потребности ни в каких вождях; он самодостаточен. Он никому не позволит сказать себе: «Ты должен», — это оскорбляет его гордость. Он может сказать только «Я хочу». Лев — это ответственность и мощный порыв к освобождению от всех цепей.

Но даже лев — не самый высокий пик человеческого роста. Высочайший пик — когда со львом также происходит метаморфоза, и он становится ребенком. Ребенок — это невинность. Это не послушание и не непослушание; это не вера и не неверие — это чистое доверие, это священное «да» существованию и жизни со всем тем, что она включает.

Ребенок — это самая вершина чистоты, искренности, подлинности, восприимчивости и открытости для существования. Эти символы очень красивы.

Мы будем вникать в скрытый смысл этих символов так, как Заратустра описывает их — один за другим.

[СваРод]

Я говорю вам о трех превращениях духа: о том, как дух стал верблюдом, верблюд — львом и, наконец, лев — ребенком.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, способного к почитанию: всего самого трудного и тяжелого жаждет сила его.

Заратустра не благоволит слабым, не поощряет так называемых смиренников. Он не согласен с Иисусом в том, что «блаженны кроткие», что «блаженны смиренные», что «блаженны нищие духом, ибо они унаследуют царство Божие». Он полностью за сильный дух. Он против эго, но не против гордости. Гордость — это достоинство человека. Эго — ложная сущность, и не следует считать их синонимами.

Эго — это нечто лишающее вас вашего достоинства, лишающее вас вашей гордости, поскольку эго должно зависеть от других, от чужого мнения, от того, что говорят люди. Эго очень хрупко. Людское мнение может измениться, и эго растает в воздухе.

Эго — продукт мнения людей. Они дают его вам; они же отнимают его. Гордость — совершенно другое явление. У льва есть гордость. У лесного оленя — только посмотрите -есть гордость, достоинство, изящество. Танцующий павлин или орел, парящий высоко в небе — у них нет эго, они не зависят от вашего мнения, они просто исполнены достоинства сами по себе. Их достоинство рождается из их собственного существа. Это нужно понять, потому что все религии учили людей не иметь гордости — быть смиренными. Они наполнили весь мир заблуждением, что быть гордым и быть эгоистом — одно и то же.

Заратустра абсолютно ясно дает понять, что он за сильного, за смелого и отважного, который идет нехоженым путем в неведомое без всякого страха; он благоволит бесстрашным.

И это чудо: что гордый человек — и только гордый человек — может стать ребенком.

Заратустра — не учитель кротости, потому что все учения о смирении провалились. Он учит достоинству. Он учит гордости и он учит силе, а не слабости, нищете духа и кротости. Эти учения помогали держать человечество в стадии верблюда. Заратустра хочет, чтобы с вами произошло превращение. Верблюд должен превратиться в льва, и он выбрал прекрасный символы, очень емкие и значительные.

Выбор верблюда в качестве символа самого низкого сознания совершенно правилен. Нижайшее сознание человека искалечено, оно хочет порабощения. Оно боится свободы, потому что боится ответственности. Оно готово к тому, чтобы его нагрузили как можно более тяжелой ношей. Оно радуется тяжелой поклаже; точно также радуется и низкое сознание — когда его нагружают знаниями, которые заимствованы. Ни один человек с чувством собственного достоинства не позволит нагрузить себя заимствованными знаниями. Оно нагружено моралью, которую мертвое передало живому; это господство мертвого над живым. Ни один человек с достоинством не позволит мертвому управлять собой.

Человек с самым низким уровнем сознательности остается невежественным, бессознательным, неосознающим, он крепко спит — потому что ему все время дают яд поверий, слепой несомневающейся веры, которая никогда не говорит «нет». А человек, который не может сказать «нет», потерял свое достоинство. Человек, который не может сказать «нет»... его «да» ничего не значит. Улавливаете смысл? «Да» значительно только после того, как вы научились говорить «нет». Если вы неспособны сказать «нет», ваше «да» бессильно, оно ничего не значит.

Поэтому верблюд должен превратиться в прекрасного льва, готового умереть, но не встать на колени. Вы не сможете сделать из льва вьючное животное. У льва есть достоинство, которым не может похвалиться ни одно другое животное: у него нет сокровищ, нет царств; его достоинство в стиле его жизни — безбоязненности, бесстрашии перед неизвестным, готовности сказать «нет» даже с риском умереть.

Эта готовность сказать «нет», это бунтарство полностью очищает его от пыли, оставленной верблюдом — от всех следов и отпечатков верблюда.

И только после льва — после великого «нет» — возможно священное «да» ребенка.

Ребенок говорит «да» не потому, что боится. Он говорит «да» потому, что он любит, потому что он доверяет. Он говорит «да» потому, что он невинен; он не может предположить, что его обманут. Его «да» — это абсолютное доверие. Оно исходит не из страха, но из глубокой невинности. Только это «да» может вести его к предельной вершине сознательности — тому, что я называю божественным.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, способного к почитанию: всего самого трудного и тяжелого жаждет сила его.

«Что такое тяжесть?» — вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы его хорошенько навьючили. Верблюду, самому низкому виду сознания, присуще желание встать на колени, и чтобы его как можно тяжелее навьючили.

«Герои, в чем наибольшая тяжесть? — вопрошает выносливый дух. — В том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей». Но для сильного человека, для льва внутри вас, наибольшая тяжесть принимает совершенно другое значение и другое измерение — она в том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей. Его единственная радость — в его силе. Радость верблюда -только в том, чтобы быть послушным, служить, быть рабом.

Не означает ли это: унизиться, чтобы причинить боль высокомерию своему?

Или это значит: расстаться с нашим делом, когда празднует оно победу? Или подняться на высокую гору, чтобы искусить искусителя?

Или это значит: любить тех, кто нас презирает, и протянуть руку призраку, который стремится запугать нас?

Все это, все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному тяжелой поклажей верблюду, спешащему в пустыню, торопится в свою пустыню и он.

Низшее состояние сознания знает лишь жизнь пустыни — где ничего не растет, ничто не зеленеет, где не цветут цветы, где все мертво и, насколько хватает взгляда, это — бесконечное кладбище.

Но там, в безлюдной пустыне, свершается второе превращение: там львом становится дух. Даже в жизни того, кто бредет наощупь во тьме и бессознательности, бывают моменты, когда какое-нибудь событие, словно молния, пробуждает его, и верблюд перестает быть верблюдом: происходит превращение, преображение.

Гаутама Будда оставил свое царство в двадцать девять лет по этой причине: внезапная молния, и верблюд превращается в льва.

Для него построили три разных дворца на разные времена года, так что он никогда не чувствовал ни жары, ни холода, ни больших дождей. Были созданы все удобства. Наняли садовников: « Он не должен видеть ни одного мертвого листа, облетевшего цветка, поэтому ночью полностью очищайте сад от увядших цветов и листьев. Он должен видеть только молодость, только свежие цветы».

Когда пришло время, он был окружен самыми красивыми девушками царства. Вся его жизнь состояла из удовольствий, развлечений, музыки, танцев, прекрасных женщин — и он ни разу не видел болезни.

Когда ему было двадцать девять лет... каждый год устраивалось празднество, вроде молодежного фестиваля, и принц должен был торжественно открывать его; он открывал его много лет; дороги перекрывались, людям приказывалось запереть стариков и старух дома. Но в этом году... Это очень красивая история: до сих пор она вполне может быть исторической правдой. Начиная с этого места в нее вступает нечто мифологическое, но это мифологическое важнее исторических фактов.

История повествует, что Боги в небесах... Вы должны знать, что джайнизм и буддизм не верят в одного Бога, они верят, что каждое существо в конце концов станет Богом.

Заратустра с ними согласен: стать Богом — назначение каждого. Сколько на это уйдет времени, зависит от него, но это — его удел. И миллионы людей достигли этой точки: у них нет физического тела, они живут в вечности, в бессмертии.

Боги в небесах очень обеспокоились: прошло почти двадцать девять лет, а человеку, от которого ожидали, что он будет великим просветленным, мешал его отец. Быть великим императором бессмысленно по сравнению с тем, чтобы стать величайшим пробужденным в истории, потому что это возвышает сознание человечества и всей вселенной.

Дороги перекрыли, и поэтому боги решили: один из них сначала притворится больным, он будет кашлять; он появится рядом с золотой колесницей, в которой Гаутама Будда поедет на открытие ежегодного молодежного празднества. Будда не мог понять, что случилось с этим человеком. О нем так усиленно заботились; за его здоровьем следили лучшие врачи тех дней; он никогда не знал никаких болезней и ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из его окружения болел.

Другой бог вошел в возничего, так как Будда спросил возничего:

— Что случилось с этим человеком? Бог устами возничего ответил:

— Это случается с каждым. Раньше или позже человек слабеет, начинает болеть, стареть.

Когда он говорил это, они увидели старика — еще одного бога, — и возничий сказал:

— Посмотри, вот что происходит с каждым. Юность не вечна. Она эфемерна.

Будда был потрясен. И как раз тогда они увидели третью группу богов, которые несли мертвеца, труп, чтобы похоронить его, и Будда спросил:

— Что случилось с этим человеком? И возничий ответил:

— После старости приходит конец. Занавес падает. Этот человек мертв.

Прямо за этой процессией шел саньясин в красной мантии, и Будда спросил:

— Кто этот человек? Он одет в красные одежды, его голова обрита, и он кажется таким радостным, таким здоровым, его глаза блестят и притягивают к себе. Кто он? Что случилось с ним?

Возничий ответил:

— Этот человек, увидев болезни, страдание, старость и смерть, отрекся от мира. Пока не пришла смерть, он хочет познать истину жизни — сохранится ли жизнь после смерти, или смерть — все, с нею все кончается. Он искатель истины. Он саньясин.

Это было подобно молнии. Двадцать девять лет усилий его отца просто испарились. Он сказал вознице:

— Я не буду открывать молодежный праздник, потому что какой смысл в нескольких годах юности, если впереди болезни и смерть? Это может сделать кто-нибудь другой. Поворачивай назад.

И в этот же вечер он ушел из дворца на поиски истины.

Верблюд превратился в льва. Произошла метаморфоза. Все что угодно может вызвать ее, но необходима разумность.

Но там, в безлюдной пустыне, свершается второе превращение: там львом становится дух, добыть себе свободу желает он и сделаться господином пустыни своей.

Там ищет он своего последнего владыку: врагом хочет он стать ему, последнему господину и Господу своему...

Теперь он отправляется на поиски своей высшей божественности. Любой другой бог будет для него врагом. Он не будет кланяться никакому другому богу, теперь он сам себе будет господином.

Вот что такое дух льва — абсолютная свобода естественно подразумевает свободу от Бога, свободу от так называемых заповедей, свободу от писаний, свободу от всякой морали, навязанной другими.

Конечно, родится добродетель, но это будет нечто рожденное из вашего собственного мягкого, негромкого голоса. Ваша свобода принесет ответственность, но эта ответственность не будет навязана вам кем-то другим: ...это будет борьба с великим драконом до победного конца.

Кто же он, великий дракон, которого дух отныне не хочет признавать господином и владыкой? Имя того дракона -«Ты должен». Но дух льва говорит «Я хочу!» Теперь не стоит вопрос о том, чтобы кто-то приказывал ему. Даже Богу он больше не должен подчиняться.

Заратустра пользуется очень жестким языком. Он человек жестких выражений. Все настоящие люди всегда говорили жестко. Он называет Бога «великим драконом».

Кто же он, великий дракон, которого дух отныне не хочет признавать господином и владыкой? Имя того дракона -«Ты должен». Во всех религиозных писаниях содержатся эти два слова: «Ты должен». Вы должны делать то и не делать это. Вы не свободны выбирать, что правильно. Люди, которые умерли тысячи лет назад, уже на веки вечные решили, что правильно и что неправильно.

Человек с мятежным духом — а без мятежного духа превращение случиться не может — должен сказать: «Нет, я хочу. Я хочу делать то, что считает правильным моя сознательность, и я не хочу делать то, что моя сознательность чувствует неверным. Для меня нет никакого руководства, кроме моего собственного существа. Я не собираюсь доверять ничьим глазам, кроме своих собственных. Я не слепой и не идиот. Я могу видеть. Я могу думать. Я могу медитировать и сам пойму, что правильно и что неправильно. Моя мораль будет просто тенью моей сознательности».

Зверь «Ты должен» лежит на пути его, переливаясь золотой чешуей, и на каждой чешуйке блестит золотом «Ты должен!»

Блеск тысячелетних ценностей на чешуе этой, и так говорит величайший из драконов: «Ценности всех вещей переливаются на мне блеском своим».

«Созданы уже все ценности, и все они — это я. Поистине, не должно больше быть "Я хочу!"» — так говорит дракон.

Все религии, все религиозные вожди заключены в этом драконе. Все они говорят: все ценности уже созданы, вам не нужно больше ничего решать. За вас все решено людьми, которые мудрее вас. «Я хочу» больше не нужно.

Но без «Я хочу» нет свободы. Вы остаетесь верблюдом, и это именно то, чего хотят от вас все коммерсанты — религиозные, политические и социальные: верблюдом, просто верблюдом — безобразным, без всякого достоинства, без всякого изящества, без души, готовым просто служить, с радостью желающим рабства. Сама идея свободы не приходит в их головы. И это не философские положения. Это правда.

Разве приходила когда-нибудь идея свободы к индуистам, буддистам или мусульманам? Нет. Все они говорят в один голос: «Все уже решено. Мы должны просто следовать. Те, кто следуют, добродетельны, а те, кто не следуют, навечно попадут в адское пламя».

Заратустра прав:

Завоевать свободу и поставить священное «Нет» выше долга: вот для чего нужен лев... Завоевать себе право создавать новые ценности — вот чего больше всего боится выносливый и почтительный дух.

«Ты должен» некогда было для него высшей святыней, и он любил ее; теперь же ему должно увидеть в ней заблуждение и произвол, чтобы смог он отвоевать себе свободу от любви своей: вот для чего нужен лев.

Но скажите мне, братья мои, что может сделать ребенок такого, что не удается и льву? Зачем хищному зверю становиться еще и ребенком?

Дитя — это невинность и забвение, новое начинание и игра, колесо, катящееся само собою, первое движение, священное «Да».

Ибо священное «Да» необходимо для игры созидания, братья мои: своей воли желает теперь человеческий дух, свой мир обретает потерянный для мира.

[СваРод]

Я назвал вам три превращения духа: сначала дух стал верблюдом, потом сделался львом, и наконец, лев стал ребенком.

Ребенок — это высший пик эволюции в том, что касается сознания. Но ребенок — только символ; это не значит, что ребенок — высшая стадия бытия. Ребенок используется символически, ибо он не отягощен знаниями. Он невинен, и благодаря своей невинности он полон любопытства, а благодаря глазам, полным любопытства, его душа стремится к таинственному. Ребенок — это начало, игра; а жизнь всегда должна оставаться начинанием и игрой; она всегда должна быть смехом и никогда — серьезностью.

...Первое движение, священное «Да». «Да», священное «да» необходимо, но священное «да» приходит только после священного «нет». Верблюд тоже говорит «да», но это «да» раба. Он не может сказать «нет». Его «да» ничего не значит.

Лев говорит «нет», но он не может сказать «да». Это противно его природе. Оно напоминает ему о верблюде. Он каким-то образом освободился от верблюда, и «да», естественно, вновь напоминает ему — это «да» верблюда и рабства. Нет, животное в верблюде не способно сказать «нет». В льве оно может сказать «нет», но не способно сказать «да».

Ребенок ничего не знает о верблюде и ничего не знает о льве. Вот почему Заратустра говорит: «Ребенок — это невинность и забвение...» Его «да» чисто, и в нем есть все необходимое, чтобы сказать «нет». Если он не говорит его, то только потому, что он доверяет, а не потому, что боится; не из страха, но от доверия. А когда «да» исходит от доверия, это величайшая метаморфоза, величайшее преображение, на которое можно надеяться.

Эти три символа так прекрасны, что их стоит запомнить. Помните, вы находитесь там, где живет верблюд, и помните: вы должны двигаться в сторону льва; и запомните: вы не должны останавливаться на льве. Вы должны пойти еще дальше, к новому началу, к невинности и священному «да»: к ребенку.

Настоящий мудрец вновь становится ребенком.

Круг замыкается — от ребенка обратно к ребенку. Но разница огромна. Такой, как он есть, ребенок невежествен. Он должен пройти через верблюда, через льва и снова вернуться к ребенку; и этот ребенок — не в точности тот же, ибо он перестал быть невежественным. Он прошел через все испытания жизни: через рабство, свободу, бессильное «да», яростное «нет», и все же он забыл все это.

Это не невежество; это невинность. Первый ребенок был началом путешествия. Второе детство — завершение путешествия.

В те дни, когда Заратустра писал эти слова в Иране, в Индии были написаны Упанишады, в которых есть то же самое понимание. В Упанишадах брамин — тот, кто пришел к познанию высшей реальности. Брамином становятся не по рождению — лишь через познание Брамы, высшей реальности, становятся брамином; и второе имя брамина в Упанишадах — это двиджа, дваждырожденный. Первое рождение — это рождение тела, а второе — рождение сознательности.

Первое рождение делает вас человеком, второе рождение делает вас богом.

... Так говорил Заратустра.

[Ap p p & Ap p p]

Ницше настолько запутался в собственныхз противоречивых заявлениях, что в резульатате лишился рассудка.

Философия Ницше деструктивна, приводит к нигилизму и отсутствию твердых жизненных ориентиров.